Вопрос о бытии

Мы уже имели возможность убедиться, что Хайдеггер совершенно сознательно трактует бытие не так, как это имело место в традиционных метафизических системах — таких, какими были системы Платона, Аристотеля, св. Фомы, Гегеля или Маркса.

Все подобные учения, по мнению Хайдеггера, если так можно выразиться, «скользили по поверхности» человеческого бытия, вопреки утверждениям их создателей, претендовавших на обладание самым глубоким знанием о мире — пусть одни считали это знание метафизическим, другие научным.

Когда Парменид (впервые использовавший термин «бытие» в качестве философской категории) утверждал, что «все есть бытие», он выразительно конкретизировал этот тезис, говоря, что бытие «наполняет все», что оно «плотное» (поэтому, кстати, в парменидовском «мире» нет места для «ничто» или для «пустоты») и даже что оно «имеет форму шара».

Тем самым он рисовал некую картину сущего (другими словами, для него бытие и совокупность всего того, что существует, были понятиями тождественными).

То же самое можно сказать и о других традиционных «онтологах», как об идеалистах, так и о материалистах: ведь в своих базисных утверждениях они, сами того не замечая, подменяли «бытие» «сущим».

Тезис «все есть идея или ее проявления» и тезис «все есть материя и ее свойства» — равно «объективистские»: следующие шаги ведут философа к разработке «картины объективного мира» в деталях; он не видит иного пути, кроме как рассказывать о том, как устроен мир (тогда эта картина превращается в систему категорий — и не столь уж важно, сточки зрения принципиальной установки, предстанет ли эта система категорий философским учением о саморазвитии Абсолютного Понятия, как у Гегеля, или научно-философской картиной мира, т.е. системой категорий материализма и законов материалистической диалектики, как в марксизме).

Трансцендентализм (дорогу которому, как неоднократно отмечает Хайдеггер, проторил прежде всего Кант) открыл другие горизонты, горизонты феноменологии, которая вместе с тем предстает как фундаментальная онтология.

Во всех этих случаях, согласно Хайдеггеру, имело место отчуждение человека от собственного бытия: то, что связано с человеком в его жизни, т.е. то, что составляет предмет его интереса, его внимания, его опасений и надежд — короче, окружающие человека «вещи» человек принимает в качестве самого бытия, того, что существует объективно, т.е. независимо от его сознания.

Это происходит даже в тех случаях, когда, казалось бы должно быть очевидно противоположное, например когда говорят, что земляника ягода вкусная и душистая, что лицо этого человека красиво, а этот цвет обоев приятен.

Разве не говорят, что о вкусах не спорят? В самом деле, для одного земляника вкусна и душиста, а у другого она вызывает жесточайшую аллергию…

Более того, многие люди пытаются искать ответ на вопрос о смысле собственной жизни так, как будто бы жизнь — это что-то вроде неразгаданного до поры слова в мировом кроссворде; не в этом ли причина успеха гадалок, астрологов, идеологии религиозного или социального провиденциализма?

А многие другие не ставят даже и такого вопроса: зачем, если «все зависит от сложившихся обстоятельств» и «от судьбы не уйдешь»?

Но разве сама такая установка не является уже определенным ответом на вопрос — пусть не поставленный эксплицитно — что же такое человек, и не человек как вид живых существ, а я сам в качестве человека? К тому же такой ответ в известной мере удобен, ведь он снимает с человека тяжкий груз ответственности за собственные поступки!

На этот же вопрос пыталась ответить и метафизика — даже когда рассказывала об устройстве мироздания: как христианская метафизика, ставившая человека в центр Вселенной и трактуя его как венец творения, так Ницше, когда писал, что человек сродни плесени, что он ничтожное животное, которое обитает на ничтожной планете в самом захолустье Вселенной.

И в том и в другом случае философия дает ответ на вопрос о смысле бытия — в первую очередь и в конечном счете, о смысле собственного бытия человека.

Ни камень, ни растение, ни животное не задают подобных вопросов — и вопросов вообще: первый испытывает механические и химические воздействия, во втором происходит фотосинтез, третье питается или становится пищей — и при этом «никаких вопросов» ни о глубочайших основах устройства мироздания, ни о смысле собственного бытия!

Не значит ли это, что только человек способен задавать вопросы и что любой вопрос в глубине своей несет рефлективный заряд, что он обращен к собственному бытию? Не в этом ли смысл знаменитой надписи на вратах дельфийского оракула, призыва, идущего из глубин античной культуры и обращенного к человеку: «Познай самого себя»?