Хотеть, иметь и быть как детерминанты человеческого бытия

Желания связаны с конкретными и разнообразными объектами желания тремя видами отношений: человек либо желает владеть некоей вещью, либо сделать некую вещь, либо, наконец, быть кем-то (или чем-то). Таковы три изначальных отношения человеческого существования.

Далее. Желание нечто сделать в общем случае предполагает желание иметь это: «Сделать» сводится к роли средства иметь это.

Однако, бывает и так, что первое оказывается самоценным — например, в сфере научной деятельности или в творчестве художника.

Результат научного или художественного творчества предлагается другим людям, а главную его ценность для автора составляет то, что результат этот создан им.

Это и означает здесь, что живописное полотно принадлежит этому художнику даже тогда, когда оно приобретено неким банкиром или музеем, а научное открытие, сделанное данным конкретным ученым, принадлежит именно ему, даже если потом используется в производстве или в дальнейших научных исследованиях, которые осуществляют другие ученые.

Соответственно любая вещь, которую я сделал сам для собственного употребления, принадлежит мне сразу в двух смыслах: как мое творение и как предмет, которым я владею в качестве собственника.

Кроме того, есть еще владение знаниями и навыками, которыми, между прочим, могут пользоваться другие, используя как раз меня, обладателя этих знаний и навыков. Эти знания — знания о чем-либо — имеют в своей основе любопытство.

В языке они часто предстают как результат того, что ученому удалось «подсмотреть» объект в том виде, как он есть сам по себе, в его «наготе».

Так же часто научную работу сравнивали с охотой, ученых называли как открывателями тайн природы, так и «охотниками за знаниями». Этот языковой обычай, по мнению Сартра, позволяет говорить о том, что человеку присущ «комплекс Актеона».

Отсюда распространенный речевой символ присвоения — «пожирать глазами», восходящий к деятельности животных по удовлетворению потребностей: ведь животное охотится, чтобы съесть объект охоты или получить сексуальное удовлетворение.

Знание ведь тоже определенного рода ассимиляция. Но в результате этой ассимиляции объект, в идеале, должен сразу и стать моим, и остаться самим собою.

Поэтому — еще один сексуальный символ! — ученый всегда стремится «проникнуть внутрь» объекта, сохранив при этом его в его «девственной чистоте»; он хотел бы ограничить свою активность, сокровенной целью которой является обладание, только созерцанием, «любованием» — самое большее, ласково поглаживая снаружи объект своего желания и постоянно опасаясь повредить его…

Или другой символ познания, столь же рельефно выражающий внутреннюю противоречивость желания познавать: бесконечно поглощать, не будучи в состоянии насытиться.

Наконец, еще один вид человеческой деятельности, отмеченной печатью присвоения, — это игра, прежде всего спорт. От других форм деятельности она отличается прежде всего, так сказать, меньшей степенью серьезности; поэтому материал игры больше принадлежит субъекту, чем миру как он есть сам по себе.

В самом деле, ведь человек сам выдумывает правила игры, задает ее цели и пр. И главное желание, которое преследует человек в игре, — это желание быть.

Однако, утверждает Сартр, в игре сохраняется и желание владеть — правда, в особо рафинированной форме, как обладание некой чистой «субстанцией», над которой можно «доминировать» (пример, который представляется Сартру наиболее репрезентативным, — это игра ребенка со снегом, из которого он может сделать «что-нибудь», чаще всего снежную бабу или просто шар, хотя можно и дом, и крепость, и целый снежный городок.

При этом материал, из которого все это сделано, тает и на солнце, и в руках, и все изготовленное из него превращается в «Ничто»; это ли не аргумент в пользу «чистого желания владеть и доминировать», свободного от конкретной пользы?

Стремление победить, стать чемпионом и пр. поэтому можно трактовать как выражение «недостатка бытия» в наиболее чистом виде.