Политическая борьба в правлении Ивана VI Антоновича и Анны Леопольдовны

После смерти Анны Иоанновны императором стал двухмесячный Иван Антонович, а регентом – Эрнст Иоганн Бирон. Бирон хорошо знал о недовольстве им среди широких слоев дворянства и податного населения. Помещики считали, что по его инициативе на них налагались взыскания при сборе недоимок с крестьян; указ о назначении его регентом еще больше усилил недовольство.

Бирон пытался расположить к себе податные слои изданием манифеста об освобождении их от уплаты податей на 4 месяца. Одновременно он предпринял попытку расформировать Преображенский и Семеновский гвардейские полки, отправив дворян-солдат офицерами в армию, а вместо них планировал набрать солдат из крестьян.

В ночь с 8 на 9 ноября 1740 г. Миних во главе преображенцев явился во дворец Бирона и арестовал его. Регент был отправлен в Шлиссельбургскую крепость. Анна Леопольдовна была провозглашена правительницей государства и получила титул великой княгини, а ее мужу Антону Ульриху было присвоено звание генералиссимуса.

Бирона приговорили к смертной казни, которую заменили ссылкой в Пелым. В дальнейшем Елизавета Петровна переведет его в Ярославль, Петр III возвратит в Петербург, Екатерина II восстановит на курляндском герцогском престоле, на который он был избран при Анне Иоанновне в 1737 г.

От кратковременного правления Ивана Антоновича и Анны Леопольдовны (1740–1741 гг.) дошло значительное количество указов и законопроектов. Большая часть из них касалась мелких сиюминутных дел, однако были и такие, которые могли бы определить основные направления деятельности правительства.

Одной из важных забот правительства стала борьба с бюрократической волокитой и попытки разобрать «завалы» неоконченных и нерешенных дел, доставшихся в наследство от предшественников. Первым шагом в этом направлении стало установление именным указом 12 ноября 1740 г. должности придворного рекетмейстера, обязанного рассматривать челобитные, поступавшие на высочайшее имя.

В тот же день был издан еще один указ, который определял порядок подачи жалоб и челобитных. Согласно указу, подданным предписывалось любое обращение в органы власти начинать с нижних инстанций, и лишь в случае, если там не будет принято справедливое решение, обращаться в вышестоящие.

Так, жители городов должны были вначале обращаться к воеводе, затем к губернатору, далее в Юстиц-коллегию и Сенат через генерал-рекетмейстера. Деятельность придворного рекетмейстера продолжалась недолго. 4 марта 1741 г. последовал именной указ Кабинету об отмене этой должности. Большое внимание уделялось судьбе репрессированных в предыдущее царствование.

В правление Анны Леопольдовны правительством был сделан ряд шагов, отвечавших интересам дворянства, являвшегося опорой трона. Еще в 1736 г. императрицей Анной Иоанновной был издан указ, разрешавший дворянам выходить в отставку через 25 лет после начала службы. Однако исполнение данного указа было приостановлено, и его действие было возобновлено распоряжением Анны Леопольдовны в январе 1741 г.

Кроме помилования пострадавших от репрессий, практиковалась раздача наград за службу государству, пожалования недвижимостью, деньгами, рангами и должностями по различным поводам. Следует отметить, что либерализация политики по отношению к дворянству не имела выраженных национальных предпочтений и не вела к дискриминации российского дворянства.

Серьезной проблемой, с которой столкнулось правительство, стало неисправное поступление в казну важнейших источников государственного дохода: налогов, сборов, различных казенных взысканий (долгов, штрафов). Еще в 1738 г. для упорядочения дел по взысканию недоимок при Сенате была учреждена особая «доимочная» комиссия, которая продолжала действовать и в правление Анны Леопольдовны.

В правление Анны Леопольдовны также рассматривался проект изменения статуса Синода и назначения на пост его главы не светской, а духовной особы. Такой шаг мог заметно изменить положение православной церкви и дать ей бóльшую независимость, однако до практической реализации проекта так и не дошло.

Анна Леопольдовна, казалось, не сделала ничего, что серьезно задело бы интересы какого-либо сословия или социального слоя. Однако заинтересованность в перемене правящих персон в России проявили представители иностранных держав. Кроме того, нашелся претендент на престол, на которого можно было сделать ставку в предстоящем перевороте. Этим претендентом стала цесаревна Елизавета Петровна.

Имя Елизаветы называлось при каждой смене правителей на российском троне с 1725 г. После смерти Екатерины І в русском обществе были люди, желавшие видеть Елизавету на престоле, в частности граф П. А. Толстой, опасавшийся мести в случае возведения на престол сына погубленного при его участии царевича Алексея.

Испанский посол герцог де Лириа упоминает в своих записках о Елизавете как об одном из возможных претендентов на престол в январе 1730 г. Н. И. Костомаров отмечает: «…в ту самую ночь, когда умер Петр II, ей было искушение предъявить свои права на корону. Был у нее придворным врачом Лесток. Он был уроженец из Ганновера, вступил в русскую службу при Петре I-м и был им за что-то сослан в Казань, а при Екатерине I-й возвращен и определен к ее дочери, Елисавете. Как врачу, по его специальности, ему был всегда открыт доступ к особе цесаревны.

И вот, в два часа ночи, вошел он к ней в спальню, разбудил и советовал ехать в Москву, показаться там народу и заявить о своих правах на престол. Елисавета знать ничего не хотела; повидимому, ее тогда не увлекало еще обаяние царствовать, а между тем у нее тогда уже была большая партия.

Правда, знатные вельможи не слишком ее уважали, припоминали увлечения и, кроме того, считали ее незаконною дочерью, не имевшею права ни на какое наследие после того, кого почитала она своим родителем. Но многие гвардейские офицеры не смотрели на это, видели в ней плоть и кровь Петра Великого и толковали, как было бы кстати возвести Елисавету на престол, устранивши Анну Ивановну с ее курляндскими друзьями. Елисавета считалась русскою по душе и по сердцу, – и все, которые ненавидели иноземщину и стояли за русский дух, находили в ней своего идола».

Несмотря на то, что при императрице Анне дочь Петра находилась под строгим надзором и должна была жить тихо и скромно, в обществе о ней не забыли, и, судя по письмам жены английского посланника леди Рондо, еще во времена правления Анны Иоанновны в кругах дворянства стали появляться мысли о приходе к власти Елизаветы.

«Множество дворян вместе с гвардейскими офицерами составили заговор с целью обязать императрицу объявить наследницей престола не Анну Леопольдовну, а цесаревну Елизавету», – пишет Рондо. Таким образом, соперничество между Анной Леопольдовной и Елизаветой наметилось еще до того, как Анна стала правительницей империи. Но до 1740 г. Елизавета не проявляла свое стремление к власти.

Швеция рассчитывала на уступку со стороны нового правительства захваченных Петром Великим владений, в частности, Лифляндии и Эстляндии. Франция также стремилась извлечь для себя выгоду из смены правителя на российском престоле. В продолжение всей первой половины 1741 г. французский посланник Шетарди старался убедить Елизавету Петровну решиться на совершение переворота.

Вступив в переговоры с ней через посредство придворного медика И. Г. Лестока, он уверял царевну в добром расположении к ней своего короля и в готовности его оказать ей помощь, а также в том, что поддержка может быть оказана Швецией и без содействия шведских войск Елизавета не в состоянии будет вступить на русский престол. Участвовал в переговорах и шведский посланник в России Нолькен.

На словах соглашаясь с доводами французского и шведского дипломатов, Елизавета всячески избегала давать им какие-либо письменные гарантии. Известны устные обещания Елизаветы, данные шведскому послу в случае успеха шведского вторжения возместить Швеции все расходы на войну, а также выплачивать шведам большие субсидии в течение всего царствования, предоставить льготы шведским купцам и оказывать содействие стокгольмской дипломатии.

Нельзя сказать, что закулисные интриги Елизаветы и ее связь с иностранцами были тайной для Анны Леопольдовны. Правительницу и ее министров несколько раз предупреждали о готовящемся перевороте. Об этом доносили дипломаты государств, не заинтересованных в изменении внешней политики России.

В марте 1741 г. британский министр иностранных дел лорд Гаррингтон сообщил русскому правительству через своего посла Э. Финча, что, согласно полученным из Стокгольма донесениям английских дипломатов, принцесса Елизавета вступила в сговор с шведским и французским посланниками в Петербурге – Нолькеном и Шетарди и что заговорщики имеют детально разработанный план и составляют «большую партию», готовую взяться за оружие и совершить переворот, как только Швеция объявит войну России.

В донесении также указывалось на видную роль, которую играл в заговоре личный врач Елизаветы Лесток. Получив это предупреждение, принц Антон Ульрих ответил Финчу, что он и до этого располагал сведениями о подозрительной деятельности французского и шведского посланников. Антон Ульрих приказал установить за дворцом Елизаветы тайное круглосуточное наблюдение.

Елизавета Петровна понимала опасность своего положения и знала о планах удалить ее из Петербурга или путем насильственного пострижения в монахини, или посредством выдачи замуж за гостившего при императорском дворе принца Людвига Вольфенбюттельского. Ее надежды на успех связывались не только и не столько с помощью иностранцев, сколько с мощной поддержкой со стороны соотечественников и, в первую очередь, гвардии.

Как писал позже фельдмаршал Миних, «Елизавета Петровна воспитывалась всегда окруженная офицерами и гвардейскими солдатами, и в правление Бирона, а потом принцессы Анны, она ужасно заботилась обо всем, что имело отношение к гвардии. Не проходило почти ни одного дня, чтобы она не крестила ребенка, родившегося в первых полках империи, и не угощала изобильно отцов и матерей, или же не оказывала бы какой-нибудь милости гвардейским солдатам, которые ее называли не иначе, как матушкою. Таким образом составилась у ней в гвардии значительная партия, и не трудно было воспользоваться ею, чтобы достигнуть трона».

И. В. Курукин приводит факты, указывающие на то, что дисциплина была ниже всякой критики. Из месяца в месяц повторялись приказы о пресечении «своевольств» и «обид» как между гвардейцами, так и между гвардейцами и обывателями.

Несмотря на все ширящееся применение наказаний, в том числе и телесных, гвардейцы «являлись на службу в немалой нечистоте», «безвестно отлучались» с караулов, играли в карты в кабаках в служебное время, устраивали на улицах драки и пальбу, избивали полицейских. Гвардейцев ловили даже на воровстве. Невероятные масштабы приобрело пьянство.

Уже поучаствовав в нескольких дворцовых переворотах, гвардейцы осознали себя силой, способной серьезно влиять на политику и даже смещать неугодных им правителей. Гвардейцами, безусловно, двигали не только нежелание подчиняться воинской дисциплине, но и патриотические настроения, связанные с именем Петра I.

За годы, прошедшие после его смерти, образ императора, казавшегося многим при жизни жестоким тираном, начинает приобретать в общественном сознании все больше харизматических черт. Мнимое забвение петровских принципов превратило Елизавету в своего рода символ, а ее второстепенное положение при дворе воспринималось как оскорбление памяти великого императора иностранцами, узурпировавшими власть.

По сообщению Шетарди, со слов австрийского посланника маркиза Ботта, никто из русских, а тем более иностранцев императора не видел. В пользу Елизаветы был и религиозный фактор. В народе распространялись слухи о том, что правительница Анна Леопольдовна не придерживается православной веры, что муж ее – лютеранин и иноземец, и оба не упустят случая воспитать молодого царя, своего сына, в догматах, противных православию.

Центр заговора в пользу Елизаветы сложился в гвардейском Преображенском полку. В группу заговорщиков вошли наиболее активные почитатели и приверженцы цесаревны: А. Г. Разумовский, братья А. И. и П. И. Шуваловы, М. И. Воронцов. Однако движущей и ударной силой заговора стали не высшие гвардейские офицеры и даже не средний состав, а рядовые гвардейских полков, основную массу которых составляли солдаты, набранные путем обычного рекрутского набора, и небогатое провинциальное дворянство.

Последнее, давно тяготившееся своей обязательной службой, которую нужно было проходить с самых низших ступеней, и практически не имевшее надежды на то, чтобы достичь высоких званий и должностей, видело в иностранных офицерах и чиновниках в первую очередь конкурентов по службе. Успех переворота сулил всем его участникам карьерный взлет.

Роль французского посланника маркиза Шетарди в подготовке дворцового переворота отчасти заключалась в финансировании заговора, но оно не было особенно щедрым. Сам Шетарди запрашивал в секретном донесении в Версаль от 4 ноября 1741 г. сто тысяч экю на финансирование заговора, но получил отказ, поскольку французское правительство сочло эту сумму чрезмерной. В гораздо большей мере французское влияние проявило себя в том, что Швеция при поддержке Франции решилась в июле 1741 г. начать войну против России. Война заставила привлечь к боевым действиям гвардию, вызвав тем самым недовольство последней.

К осени 1741 г. переворот был подготовлен. В ночь с 24 на 25 ноября Елизавета Петровна явилась в казармы Преображенского полка и призвала гвардейцев следовать за собой. Во главе гренадерской роты Преображенского полка она явилась во дворец и арестовала Ивана Антоновича, его родителей и основных деятелей предыдущего правления: Б. К. Миниха, А. И. Остермана, М. Г. Головкина. Таким образом, в результате очередного дворцового переворота Елизавета Петровна стала самодержавной императрицей.

Переворот Елизаветы имел некоторые существенные особенности по сравнению с дворцовыми переворотами прошлых лет. Во-первых, в этом перевороте на первый план вышла личность претендентки на престол. Если ранее дворцовые перевороты совершались силами борющихся придворных группировок и гвардии, приводивших к власти угодную им персону, то в данном случае Елизавета приняла самое непосредственное участие в процессе борьбы за власть, взяв на себя руководство переворотом.

Во-вторых, в елизаветинском перевороте совместились, казалось бы, несовместимые тенденции: с одной стороны – национальные лозунги и всплеск патриотизма в гвардии, а с другой – активное участие в заговоре представителей враждебных иностранных держав – Швеции и Франции.